Выступление Стивена Коэна (Stephen F. Cohen), профессора Принстонского и
Нью-Йоркского университетов, на заседании Клуба Содружества
Сан-Франциско (адаптация аудиозаписи).
Я очень рад быть сегодня здесь с вами. Чем дальше отъезжаешь от Вашингтона и мэйнстримных СМИ, тем лучше о тебе отзываются!
Некоторые из вас, возможно, слышали о нашей небольшой группе, протестующей против американской политики с самого начала украинского кризиса два года назад. За это нас грубо и уничижительно называли «апологетами Путина, полезными идиотами Путина и лучшими американскими друзьями Путина».
Париж должен был изменить все это, но с этими людьми ничего такого не произошло. Открыв утром интернет, я увидел, что все осталось по-прежнему. Поэтому я начну с того, что немного расскажу о себе.
На эти обвинения я отвечаю: «Нет, я не такой, как вы, я патриот американской национальной безопасности». И я был таким, начиная изучать Россию 50 лет назад. Я начинал в Кентукки, потом в Университете Индианы, и мои друзья подтвердят, что я занимаюсь этим много лет. И за это время я пришел к выводу, сейчас неважно, как и почему, к выводу о том, что путь к обеспечению национальной безопасности Америки пролегает через Москву. Это значит, что у американского президента должен быть в Кремле партнер — не друг, а партнер. Это было справедливо во времена существования СССР, и это справедливо сегодня.
И это справедливо вне зависимости от того, какую именно критическую угрозу безопасности вы представите. Для кого-то это изменение климата, для кого-то — права человека, для кого-то — распространение демократии. Для меня такая угроза уже некоторое время — это новый вид терроризма, появившийся в мире. Речь больше не идет о «негосударственных игроках». Эти люди хорошо организованы, у них есть армия, у них есть самопровозглашенное государство, у них богатые ресурсы, и они способны наносить нам болезненные удары по всему миру. Если все уже забыли теракты 11 сентября и Бостон, то Париж должен был напомнить, что стоит на кону.
Так что с моей точки зрения международный терроризм — приоритетная угроза американской национальной безопасности. Борьба с этой угрозой должна быть приоритетом президента, неважно, республиканец он или демократ. Это угроза нашему существованию, представленная новым видом терроризма, религиозными, этническими, жестокими гражданскими войнами, и, что еще хуже, эти люди стремятся заполучить сырье для производства оружия массового поражения. Банка с радиоактивными веществами в самолетах 11 сентября сделала бы Манхэттен необитаемым по сей день.
Сегодняшние террористы используют конвенционное оружие, автоматы, минометы и бомбы. Но будь у них в Париже банка с радиоактивными материалами, Париж пришлось бы эвакуировать. Это реальная угроза сегодня. Этот тип угрозы невозможно устранить, сдержать, выкорчевать полностью, если у нас не будет партнера в Кремле. Это если коротко. Еще раз повторяю, я говорю о партнере, а не о друге. Никсон и Клинтон говорили о дорогом друге Брежневе и друге Ельцине, но это была чистая показуха. Мне безразлично, нравится ли нам кремлевский лидер или нет, но мы должны признать наличие общих интересов ради партнерства, как сотрудничают два бизнесмена при заключении контракта. У них есть общие интересы, и им необходимо доверять друг другу, так как если один из них нарушит контракт, то интересы второго пострадают.
Сегодня у нас нет таких отношений с Россией, даже после Парижа, и об этом я говорю уже несколько лет подряд. Люди говорят, что я не патриот и путинист, но это не так. Я отвечаю им, что это высшая форма патриотизма — защита национальной безопасности Америки.
Сегодня я хочу озвучить несколько моментов и сделать это сжато, а не читать длинную лекцию. Мне не так интересно читать лекцию, как узнать, что думают другие.
Мое первое утверждение таково: шанс на создание прочных стратегических партнерских отношений между Вашингтоном и Москвой был утрачен в начале 1990-х годов с распадом СССР. Точнее, даже еще раньше, потому что шанс на реальное партнерство предоставили Рейган и Горбачев в 1985-1989 годах. При администрации Клинтона шанс точно был упущен, причем не Москвой, а Вашингтоном. Эту возможность растратили и упустили в Вашингтоне. И шанс был потерян настолько, что сегодня мы уже несколько лет, начиная с войны в Грузии в 2008 году, живем в условиях новой холодной войны с Россией. Многие политики и журналисты предпочитают не называть наше положение именно так, потому что если они признают, что идет холодная война, им придется объяснить, чем они занимались 20 лет. Поэтому они говорят, что это не холодная война.
И вот мое второе утверждение. Эта холодная война имеет потенциал оказаться более опасной, чем предыдущая, растянувшаяся на 40 лет, по ряду причин. Для начала подумайте вот о чем. Эпицентром прошлой холодной войны был Берлин, находившийся довольно далеко от России. Между Россией и Западной Европой пролегала буферная зона в виде Восточной Европы. Сегодня эпицентр находится на Украине, то есть, буквально на российской границе. Все началось на Украине, и Украина остается бомбой с включенным часовым механизмом. Сегодняшнее противостояние оказалось не только на границе России, но в самом центре российско-украинской «славянской цивилизации». Это гражданская война, и в некотором смысле она настолько же тяжелая, какой была Гражданская война в США.
Многие украинцы, ставшие противниками, были воспитаны в одной вере, говорят на одном языке, заключали браки друг с другом. Кто-нибудь из вас знает, сколько на сегодня есть смешанных русско-украинских семей? Миллионы. Почти все их семьи — смешанные. Это бомба с взведенным часовым механизмом, и она в состоянии причинить гораздо больше ущерба. Факт в том, что это верно для российской границы, для середины российско-украинской земли… или для половины украинской земли… так как половина Украины рвется в Западную Европу, ситуация еще более опасная.
Мое следующее утверждение еще хуже: вы помните, что после Карибского кризиса с ракетами Вашингтон и Москва разработали определенные правила взаимного поведения. Поняв, насколько опасно они приблизились к ядерной войне, стороны разработали некие «табу», будь то в соглашениях или в неформальном взаимопонимании. Каждая сторона знала, где пролегают «красные линии» второй стороны. Время от времени «красные линии» нарушались, но нарушитель немедленно отступал, так как было взаимопонимание о том, что такие линии существуют. СЕГОДНЯ КРАСНЫХ ЛИНИЙ НЕТ. Это то, о чем постоянно говорят президент Путин и его предшественник президент Медведев, обращаясь к нам: «Вы нарушаете наши красные линии!» А мы в ответ говорим, что у них нет красных линий. У нас есть, а у них нет. Поэтому мы можем иметь базы вокруг российских границ, а они не могут иметь базы ни в Канаде, ни в Мексике. «У вас красных линий нет». Это ярко демонстрирует отсутствие сегодня правил взаимного поведения.
Например, в последние годы было несколько непрямых войн между США и Россией. В Грузии в 2008 году, на Украине, начиная с 2014 года, и до Парижа казалось, что Сирия в этом году станет третьей. Мы все еще не знаем, какова позиция Вашингтона по Сирии. Олланд свой выбор сделал, он вошел в коалицию с Россией. В России считают, что Вашингтон «молчит или выступает против такой коалиции».
Следующее утверждение: сегодня в США нет никакого политического движения или организованной силы против холодной войны или в поддержку политики международной разрядки. Ни в наших партиях, ни в Белом доме, ни в Госдепартаменте, ни в мэйнстримных СМИ, ни в университетах, ни в аналитических центрах. Я вижу, что коллеги согласно кивают, потому что они помнят, что в 70-х и 80-х годах у нас были союзники даже в Белом доме, среди помощников президента. Были союзники в Госдепартаменте, были сенаторы и члены Палаты представителей, выступающие за политику разрядки, они поддерживали нас, они говорили сами и внимательно слушали нашу точку зрения. Сегодня нет ничего подобного. Не имея такой открытости и заступничества в демократии, что мы можем сделать? Мы не можем бросать бомбы, чтобы привлечь внимание, мэйнстримные СМИ не печатают нас, наш голос не звучит по всей стране. Отсутствие дискуссии в нашем обществе очень опасно.
Мое следующее утверждение — это вопрос: кто несет ответственность за эту новую холодную войну? Я задаю этот вопрос не ради того, чтобы указать обвиняющим перстом на кого бы то ни было. Меня интересует изменение американской политики, которое может совершить только Белый дом, хотя и Конгресс мог бы помочь. Но необходимо выяснить, где и почему произошел сбой в американо-российских отношениях после распада СССР в 1991 году, иначе никакое новое мышление невозможно. И никакой новой политики не будет. На данный момент нет никаких изменений во взглядах американского политическо-медийного истеблишмента. В Европейском парламенте такие изменения есть. Французские СМИ выражают беспокойство и неуверенность, Германия, Нидерланды и даже Кэмерон в Лондоне начинают пересматривать политику.
Американский политическо-медийный истеблишмент на данный момент считает, что в новой холодной войне целиком и полностью виноват Путин. Мы, американцы, не делали ничего дурного. В каждый момент мы поступали справедливо и мудро, а Путин вел себя агрессивно и плохо. И что тут переосмысливать? Это Путин должен переосмысливать свое поведение, а не мы.
Я не согласен с этим. И поэтому на меня и моих коллег обрушился шквал острых нападок. В Кентукки меня воспитывали, говоря, что в каждой истории есть две стороны. Но эти люди утверждают, что «только не в этом случае. В случае российско-американских отношений сторона только одна, нет никакой необходимости пытаться взглянуть на происходящее глазами второй стороны. Прекратите заниматься этим и повторяйте согласованные утверждения мэйнстрима». Если мы будем продолжать в этом духе, игнорируя сложившуюся ситуацию, то мы получим еще один Париж, и не только в США.
Поэтому я и говорю, что мы должны быть патриотами национальной безопасности Америки и переосмыслить все. По какой-то причине администрация Клинтона стала проводить в отношении постсоветской России политику в стиле «победитель получает все». Они говорили: «Мы выиграли холодную войну». Это неправда. Бывший посол в Москве Джон Мэтлок, работавший во эпоху Рейгана и Горбачева, который стоял рядом с Рейганом во время всех переговоров с Горбачевым, в своих книгах подробно объяснил, что произошло. Реальность такова, что администрация Клинтона, выбрав подход «победитель получает все», поступила неразумно. Какими оказались последствия этой политики? Последствий было много. Самое плохое в том, что эта политика подорвала шансы на стратегическое партнерство с Россией в поворотный момент истории.
Совершенно очевидно, что четыре действия США уязвили и по-прежнему уязвляют Россию.
Во-первых, это решение о расширении НАТО вплоть до российских границ. Глупость говорить, будто Путин нарушил порядок, сложившийся в Европе после холодной войны. Расширение НАТО отстранило Россию от создания нового порядка в Европе после холодной войны. Россию вытолкнули куда подальше, за пределы безопасной зоны. Россия продолжает предлагать заключить паневропейское соглашение по безопасности, как предлагали Рейган и Горбачев. Сторонники расширения НАТО говорили, что дело не в военных вопросах, что речь идет о демократии и свободной торговле, что в конечном итоге для России это будет благом, и что ей следует выпить яд с улыбкой. В 1990-х у русских не было иного выбора, и они так и сделали, но с тех пор Россия стала сильной и не намерена больше молчать.
Россия стала отвечать, как сделал бы любой русский лидер, если он трезв и имеет поддержку населения. Я сейчас не шучу. Ельцин к концу своего срока едва стоял на ногах. Его заставили уйти в отставку, он не сделал этого в добровольном порядке. Но дело не в этом, дело в том, что любой в 1990-х годах мог предсказать, что произойдет, и мы предсказывали, так часто и так громко, как нам позволяли.
Во-вторых, это отказ США вести переговоры о противоракетной обороне. Противоракетная оборона стала проектом НАТО. Это означает, что установка объектов противоракетной обороны будет осуществляться на суше или на море (на море опаснее) в рамках расширения НАТО и окружения России. Противоракетная оборона входит в эту ракетную систему. Русские абсолютно уверены, что цель — их ядерный арсенал и его возможности. Мы говорим: «Нет-нет, что вы, что вы, это не против вас, а против Ирана». Но поговорите с Тедом Поустелом из Массачусетского технологического института. Он объяснит вам, что последний этап системы противоракетной обороны носит наступательный характер и в состоянии поразить российские объекты. Это, к тому же, нарушение соглашений о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, так как система может запускать крылатые ракеты. Тем временем мы обвиняем Россию в разработке крылатых ракет, но они делают это из-за того, что мы снова оказались в совершенно ненужной гонке вооружений — впервые за много лет.
В-третьих, это вмешательство во внутренние дела России под предлогом продвижения демократии. Помимо финансирования организации «Национальный фонд в поддержку демократии» (National Endowment for Democracy), спонсирующей «оппозиционные политические программы» в России и на Украине, знаете ли вы, что когда президентом России был Медведев, госпожа Клинтон и Майкл Макфол устроили свою «перезагрузку» (которая была тайной дипломатической игрой, если внимательно изучить ее принципы), что вице-президент Байден приехал в Московский государственный университет и сказал, что Путин не должен возвращаться на пост президента. Он сказал это Путину прямо в лицо. Представьте себе, что сейчас Путин приедет в США и скажет Рубио или Клинтон, что им следует выйти из предвыборной гонки!
Остались ли хоть какие-нибудь красные линии для нашей политики, когда речь заходит о России? Имеем ли мы право делать или говорить все, что пожелаем? Это распространяется по всем сферам, в первую очередь, по политической. Белый дом просто не может промолчать, подталкиваемый влиятельными антироссийскими лобби и мейнстримными СМИ. Мы все сторонники демократии, но, нравится нам это или нет, мы не можем навязать России демократию. А если бы могли, то нам вряд ли понравились бы демократические последствия такого шага.
Так что спросите себя, российская ли позиция нуждается в тщательном пересмотре после терактов в Париже? Есть ли у России легитимные интересы в мире? Если есть, то какие? Как насчет их границ? Есть ли у них легитимные интересы в Сирии?
В-четвертых и последних, я хочу осторожно выразить надежду. До парижских событий я считал, что никакой надежды нет. Теперь появился шанс восстановить партнерство с Россией, по крайней мере, в трех областях.
А) На Украине. Вы знаете, что такое Минские договоренности. Их сформулировали Ангела Меркель, Франсуа Олланд, президент Украины Петр Порошенко и президент Путин. Они призывают к переговорам об окончании гражданской войны. Они признают, что происходящее было в первую очередь гражданской войной, и только во второстепенном смысле может считаться результатом российской агрессии. Мне все равно, что говорят американские журналисты. В первую очередь, это украинская гражданская война. Если положить конец этой войне, то мир станет значительно безопаснее.
Б) Сирия. До Парижа я считал, что нет шансов на американо-российскую коалицию. Отчасти из-за того… я не большой эксперт по психологии, но отчасти это связано с тем, что Обама зациклен на Путине. Он сердится на него и говорит о нем в таком тоне, что это никак не помогает нам. Но после Парижа, когда Олланд заявил о французско-русской коалиции, с согласия Германии и почти всей Западной Европы, шанс появился. Но Белый дом должен его использовать. Скоро мы увидим, будет ли это сделано.
В) Существует ошибочное мнение, что ядерная угроза миновала с распадом СССР. На самом деле, угроза стала разнообразнее и опаснее. Об этом политическая элита забывает. Это еще одно печальное наследие администрации Клинтона (и отчасти президента Буша-старшего во время его кампании за переизбрание), говорившей, что ядерная холодная война после 1991 года не существует. Но на самом деле угроза выросла, пусть случайно и ненамеренно, и стала опасной, как никогда.
В прошлом году, в порыве неразумной ярости, Россия вышла из программы Нанна-Лугара, одного из самых разумных законов, когда бы то ни было принимавшихся Конгрессом. В 1990-х годах мы давали русским деньги на закрытие и обеспечение безопасности их материалов для производства оружия массового поражения. Вдобавок, мы платили зарплаты их ученым, которые знали, как произвести и использовать эти материалы, и которые в противном случае отправились бы в Сирию, Йемен или на Кавказ, чтобы найти себе средства к существованию. Россия вышла из договора, но сказала, что готова обсудить программу Нанна-Лугара на новых условиях. Белый дом отказался. После Парижа можно надеяться, что Обама снимет трубку, позвонит и скажет, что отправил представителя для решения этого вопроса.
К сожалению, сегодняшние сообщения свидетельствуют о том, что Белый Дом и Госдепартамент думают, в основном, о противодействии России в Сирии. Говорят, что они обеспокоены тем, как Россия оспаривает американское мировое лидерство.
Вот главный вывод. Мы, США, не можем больше вести мир в одиночку, даже если когда-то могли. Задолго до Парижа глобализация и другие процессы положили конец однополярному миру с американским доминированием. Того мира больше нет. На наших глазах возник многополярный мир, где есть не только Россия, но еще пять или шесть мировых центров. Упрямое нежелание Вашингтона признать эту реальность стало частью проблемы, а не решения… Вот где мы оказались сегодня… даже после Парижа.
Источник
Некоторые из вас, возможно, слышали о нашей небольшой группе, протестующей против американской политики с самого начала украинского кризиса два года назад. За это нас грубо и уничижительно называли «апологетами Путина, полезными идиотами Путина и лучшими американскими друзьями Путина».
Париж должен был изменить все это, но с этими людьми ничего такого не произошло. Открыв утром интернет, я увидел, что все осталось по-прежнему. Поэтому я начну с того, что немного расскажу о себе.
На эти обвинения я отвечаю: «Нет, я не такой, как вы, я патриот американской национальной безопасности». И я был таким, начиная изучать Россию 50 лет назад. Я начинал в Кентукки, потом в Университете Индианы, и мои друзья подтвердят, что я занимаюсь этим много лет. И за это время я пришел к выводу, сейчас неважно, как и почему, к выводу о том, что путь к обеспечению национальной безопасности Америки пролегает через Москву. Это значит, что у американского президента должен быть в Кремле партнер — не друг, а партнер. Это было справедливо во времена существования СССР, и это справедливо сегодня.
И это справедливо вне зависимости от того, какую именно критическую угрозу безопасности вы представите. Для кого-то это изменение климата, для кого-то — права человека, для кого-то — распространение демократии. Для меня такая угроза уже некоторое время — это новый вид терроризма, появившийся в мире. Речь больше не идет о «негосударственных игроках». Эти люди хорошо организованы, у них есть армия, у них есть самопровозглашенное государство, у них богатые ресурсы, и они способны наносить нам болезненные удары по всему миру. Если все уже забыли теракты 11 сентября и Бостон, то Париж должен был напомнить, что стоит на кону.
Так что с моей точки зрения международный терроризм — приоритетная угроза американской национальной безопасности. Борьба с этой угрозой должна быть приоритетом президента, неважно, республиканец он или демократ. Это угроза нашему существованию, представленная новым видом терроризма, религиозными, этническими, жестокими гражданскими войнами, и, что еще хуже, эти люди стремятся заполучить сырье для производства оружия массового поражения. Банка с радиоактивными веществами в самолетах 11 сентября сделала бы Манхэттен необитаемым по сей день.
Сегодняшние террористы используют конвенционное оружие, автоматы, минометы и бомбы. Но будь у них в Париже банка с радиоактивными материалами, Париж пришлось бы эвакуировать. Это реальная угроза сегодня. Этот тип угрозы невозможно устранить, сдержать, выкорчевать полностью, если у нас не будет партнера в Кремле. Это если коротко. Еще раз повторяю, я говорю о партнере, а не о друге. Никсон и Клинтон говорили о дорогом друге Брежневе и друге Ельцине, но это была чистая показуха. Мне безразлично, нравится ли нам кремлевский лидер или нет, но мы должны признать наличие общих интересов ради партнерства, как сотрудничают два бизнесмена при заключении контракта. У них есть общие интересы, и им необходимо доверять друг другу, так как если один из них нарушит контракт, то интересы второго пострадают.
Сегодня у нас нет таких отношений с Россией, даже после Парижа, и об этом я говорю уже несколько лет подряд. Люди говорят, что я не патриот и путинист, но это не так. Я отвечаю им, что это высшая форма патриотизма — защита национальной безопасности Америки.
Сегодня я хочу озвучить несколько моментов и сделать это сжато, а не читать длинную лекцию. Мне не так интересно читать лекцию, как узнать, что думают другие.
Мое первое утверждение таково: шанс на создание прочных стратегических партнерских отношений между Вашингтоном и Москвой был утрачен в начале 1990-х годов с распадом СССР. Точнее, даже еще раньше, потому что шанс на реальное партнерство предоставили Рейган и Горбачев в 1985-1989 годах. При администрации Клинтона шанс точно был упущен, причем не Москвой, а Вашингтоном. Эту возможность растратили и упустили в Вашингтоне. И шанс был потерян настолько, что сегодня мы уже несколько лет, начиная с войны в Грузии в 2008 году, живем в условиях новой холодной войны с Россией. Многие политики и журналисты предпочитают не называть наше положение именно так, потому что если они признают, что идет холодная война, им придется объяснить, чем они занимались 20 лет. Поэтому они говорят, что это не холодная война.
И вот мое второе утверждение. Эта холодная война имеет потенциал оказаться более опасной, чем предыдущая, растянувшаяся на 40 лет, по ряду причин. Для начала подумайте вот о чем. Эпицентром прошлой холодной войны был Берлин, находившийся довольно далеко от России. Между Россией и Западной Европой пролегала буферная зона в виде Восточной Европы. Сегодня эпицентр находится на Украине, то есть, буквально на российской границе. Все началось на Украине, и Украина остается бомбой с включенным часовым механизмом. Сегодняшнее противостояние оказалось не только на границе России, но в самом центре российско-украинской «славянской цивилизации». Это гражданская война, и в некотором смысле она настолько же тяжелая, какой была Гражданская война в США.
Многие украинцы, ставшие противниками, были воспитаны в одной вере, говорят на одном языке, заключали браки друг с другом. Кто-нибудь из вас знает, сколько на сегодня есть смешанных русско-украинских семей? Миллионы. Почти все их семьи — смешанные. Это бомба с взведенным часовым механизмом, и она в состоянии причинить гораздо больше ущерба. Факт в том, что это верно для российской границы, для середины российско-украинской земли… или для половины украинской земли… так как половина Украины рвется в Западную Европу, ситуация еще более опасная.
Мое следующее утверждение еще хуже: вы помните, что после Карибского кризиса с ракетами Вашингтон и Москва разработали определенные правила взаимного поведения. Поняв, насколько опасно они приблизились к ядерной войне, стороны разработали некие «табу», будь то в соглашениях или в неформальном взаимопонимании. Каждая сторона знала, где пролегают «красные линии» второй стороны. Время от времени «красные линии» нарушались, но нарушитель немедленно отступал, так как было взаимопонимание о том, что такие линии существуют. СЕГОДНЯ КРАСНЫХ ЛИНИЙ НЕТ. Это то, о чем постоянно говорят президент Путин и его предшественник президент Медведев, обращаясь к нам: «Вы нарушаете наши красные линии!» А мы в ответ говорим, что у них нет красных линий. У нас есть, а у них нет. Поэтому мы можем иметь базы вокруг российских границ, а они не могут иметь базы ни в Канаде, ни в Мексике. «У вас красных линий нет». Это ярко демонстрирует отсутствие сегодня правил взаимного поведения.
Например, в последние годы было несколько непрямых войн между США и Россией. В Грузии в 2008 году, на Украине, начиная с 2014 года, и до Парижа казалось, что Сирия в этом году станет третьей. Мы все еще не знаем, какова позиция Вашингтона по Сирии. Олланд свой выбор сделал, он вошел в коалицию с Россией. В России считают, что Вашингтон «молчит или выступает против такой коалиции».
Следующее утверждение: сегодня в США нет никакого политического движения или организованной силы против холодной войны или в поддержку политики международной разрядки. Ни в наших партиях, ни в Белом доме, ни в Госдепартаменте, ни в мэйнстримных СМИ, ни в университетах, ни в аналитических центрах. Я вижу, что коллеги согласно кивают, потому что они помнят, что в 70-х и 80-х годах у нас были союзники даже в Белом доме, среди помощников президента. Были союзники в Госдепартаменте, были сенаторы и члены Палаты представителей, выступающие за политику разрядки, они поддерживали нас, они говорили сами и внимательно слушали нашу точку зрения. Сегодня нет ничего подобного. Не имея такой открытости и заступничества в демократии, что мы можем сделать? Мы не можем бросать бомбы, чтобы привлечь внимание, мэйнстримные СМИ не печатают нас, наш голос не звучит по всей стране. Отсутствие дискуссии в нашем обществе очень опасно.
Мое следующее утверждение — это вопрос: кто несет ответственность за эту новую холодную войну? Я задаю этот вопрос не ради того, чтобы указать обвиняющим перстом на кого бы то ни было. Меня интересует изменение американской политики, которое может совершить только Белый дом, хотя и Конгресс мог бы помочь. Но необходимо выяснить, где и почему произошел сбой в американо-российских отношениях после распада СССР в 1991 году, иначе никакое новое мышление невозможно. И никакой новой политики не будет. На данный момент нет никаких изменений во взглядах американского политическо-медийного истеблишмента. В Европейском парламенте такие изменения есть. Французские СМИ выражают беспокойство и неуверенность, Германия, Нидерланды и даже Кэмерон в Лондоне начинают пересматривать политику.
Американский политическо-медийный истеблишмент на данный момент считает, что в новой холодной войне целиком и полностью виноват Путин. Мы, американцы, не делали ничего дурного. В каждый момент мы поступали справедливо и мудро, а Путин вел себя агрессивно и плохо. И что тут переосмысливать? Это Путин должен переосмысливать свое поведение, а не мы.
Я не согласен с этим. И поэтому на меня и моих коллег обрушился шквал острых нападок. В Кентукки меня воспитывали, говоря, что в каждой истории есть две стороны. Но эти люди утверждают, что «только не в этом случае. В случае российско-американских отношений сторона только одна, нет никакой необходимости пытаться взглянуть на происходящее глазами второй стороны. Прекратите заниматься этим и повторяйте согласованные утверждения мэйнстрима». Если мы будем продолжать в этом духе, игнорируя сложившуюся ситуацию, то мы получим еще один Париж, и не только в США.
Поэтому я и говорю, что мы должны быть патриотами национальной безопасности Америки и переосмыслить все. По какой-то причине администрация Клинтона стала проводить в отношении постсоветской России политику в стиле «победитель получает все». Они говорили: «Мы выиграли холодную войну». Это неправда. Бывший посол в Москве Джон Мэтлок, работавший во эпоху Рейгана и Горбачева, который стоял рядом с Рейганом во время всех переговоров с Горбачевым, в своих книгах подробно объяснил, что произошло. Реальность такова, что администрация Клинтона, выбрав подход «победитель получает все», поступила неразумно. Какими оказались последствия этой политики? Последствий было много. Самое плохое в том, что эта политика подорвала шансы на стратегическое партнерство с Россией в поворотный момент истории.
Совершенно очевидно, что четыре действия США уязвили и по-прежнему уязвляют Россию.
Во-первых, это решение о расширении НАТО вплоть до российских границ. Глупость говорить, будто Путин нарушил порядок, сложившийся в Европе после холодной войны. Расширение НАТО отстранило Россию от создания нового порядка в Европе после холодной войны. Россию вытолкнули куда подальше, за пределы безопасной зоны. Россия продолжает предлагать заключить паневропейское соглашение по безопасности, как предлагали Рейган и Горбачев. Сторонники расширения НАТО говорили, что дело не в военных вопросах, что речь идет о демократии и свободной торговле, что в конечном итоге для России это будет благом, и что ей следует выпить яд с улыбкой. В 1990-х у русских не было иного выбора, и они так и сделали, но с тех пор Россия стала сильной и не намерена больше молчать.
Россия стала отвечать, как сделал бы любой русский лидер, если он трезв и имеет поддержку населения. Я сейчас не шучу. Ельцин к концу своего срока едва стоял на ногах. Его заставили уйти в отставку, он не сделал этого в добровольном порядке. Но дело не в этом, дело в том, что любой в 1990-х годах мог предсказать, что произойдет, и мы предсказывали, так часто и так громко, как нам позволяли.
Во-вторых, это отказ США вести переговоры о противоракетной обороне. Противоракетная оборона стала проектом НАТО. Это означает, что установка объектов противоракетной обороны будет осуществляться на суше или на море (на море опаснее) в рамках расширения НАТО и окружения России. Противоракетная оборона входит в эту ракетную систему. Русские абсолютно уверены, что цель — их ядерный арсенал и его возможности. Мы говорим: «Нет-нет, что вы, что вы, это не против вас, а против Ирана». Но поговорите с Тедом Поустелом из Массачусетского технологического института. Он объяснит вам, что последний этап системы противоракетной обороны носит наступательный характер и в состоянии поразить российские объекты. Это, к тому же, нарушение соглашений о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, так как система может запускать крылатые ракеты. Тем временем мы обвиняем Россию в разработке крылатых ракет, но они делают это из-за того, что мы снова оказались в совершенно ненужной гонке вооружений — впервые за много лет.
В-третьих, это вмешательство во внутренние дела России под предлогом продвижения демократии. Помимо финансирования организации «Национальный фонд в поддержку демократии» (National Endowment for Democracy), спонсирующей «оппозиционные политические программы» в России и на Украине, знаете ли вы, что когда президентом России был Медведев, госпожа Клинтон и Майкл Макфол устроили свою «перезагрузку» (которая была тайной дипломатической игрой, если внимательно изучить ее принципы), что вице-президент Байден приехал в Московский государственный университет и сказал, что Путин не должен возвращаться на пост президента. Он сказал это Путину прямо в лицо. Представьте себе, что сейчас Путин приедет в США и скажет Рубио или Клинтон, что им следует выйти из предвыборной гонки!
Остались ли хоть какие-нибудь красные линии для нашей политики, когда речь заходит о России? Имеем ли мы право делать или говорить все, что пожелаем? Это распространяется по всем сферам, в первую очередь, по политической. Белый дом просто не может промолчать, подталкиваемый влиятельными антироссийскими лобби и мейнстримными СМИ. Мы все сторонники демократии, но, нравится нам это или нет, мы не можем навязать России демократию. А если бы могли, то нам вряд ли понравились бы демократические последствия такого шага.
Так что спросите себя, российская ли позиция нуждается в тщательном пересмотре после терактов в Париже? Есть ли у России легитимные интересы в мире? Если есть, то какие? Как насчет их границ? Есть ли у них легитимные интересы в Сирии?
В-четвертых и последних, я хочу осторожно выразить надежду. До парижских событий я считал, что никакой надежды нет. Теперь появился шанс восстановить партнерство с Россией, по крайней мере, в трех областях.
А) На Украине. Вы знаете, что такое Минские договоренности. Их сформулировали Ангела Меркель, Франсуа Олланд, президент Украины Петр Порошенко и президент Путин. Они призывают к переговорам об окончании гражданской войны. Они признают, что происходящее было в первую очередь гражданской войной, и только во второстепенном смысле может считаться результатом российской агрессии. Мне все равно, что говорят американские журналисты. В первую очередь, это украинская гражданская война. Если положить конец этой войне, то мир станет значительно безопаснее.
Б) Сирия. До Парижа я считал, что нет шансов на американо-российскую коалицию. Отчасти из-за того… я не большой эксперт по психологии, но отчасти это связано с тем, что Обама зациклен на Путине. Он сердится на него и говорит о нем в таком тоне, что это никак не помогает нам. Но после Парижа, когда Олланд заявил о французско-русской коалиции, с согласия Германии и почти всей Западной Европы, шанс появился. Но Белый дом должен его использовать. Скоро мы увидим, будет ли это сделано.
В) Существует ошибочное мнение, что ядерная угроза миновала с распадом СССР. На самом деле, угроза стала разнообразнее и опаснее. Об этом политическая элита забывает. Это еще одно печальное наследие администрации Клинтона (и отчасти президента Буша-старшего во время его кампании за переизбрание), говорившей, что ядерная холодная война после 1991 года не существует. Но на самом деле угроза выросла, пусть случайно и ненамеренно, и стала опасной, как никогда.
В прошлом году, в порыве неразумной ярости, Россия вышла из программы Нанна-Лугара, одного из самых разумных законов, когда бы то ни было принимавшихся Конгрессом. В 1990-х годах мы давали русским деньги на закрытие и обеспечение безопасности их материалов для производства оружия массового поражения. Вдобавок, мы платили зарплаты их ученым, которые знали, как произвести и использовать эти материалы, и которые в противном случае отправились бы в Сирию, Йемен или на Кавказ, чтобы найти себе средства к существованию. Россия вышла из договора, но сказала, что готова обсудить программу Нанна-Лугара на новых условиях. Белый дом отказался. После Парижа можно надеяться, что Обама снимет трубку, позвонит и скажет, что отправил представителя для решения этого вопроса.
К сожалению, сегодняшние сообщения свидетельствуют о том, что Белый Дом и Госдепартамент думают, в основном, о противодействии России в Сирии. Говорят, что они обеспокоены тем, как Россия оспаривает американское мировое лидерство.
Вот главный вывод. Мы, США, не можем больше вести мир в одиночку, даже если когда-то могли. Задолго до Парижа глобализация и другие процессы положили конец однополярному миру с американским доминированием. Того мира больше нет. На наших глазах возник многополярный мир, где есть не только Россия, но еще пять или шесть мировых центров. Упрямое нежелание Вашингтона признать эту реальность стало частью проблемы, а не решения… Вот где мы оказались сегодня… даже после Парижа.
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий